безумие, наваждение, проклятье, солнечный удар… Кто она такая, чтобы судить родного отца за то, в чём виновна сама?

– Я просто… была маленькая и неопытная, – пробормотала она в крайнем смущении. – Тогда мне было не под силу объективно осмыслить факт твоего ухода. Ну и потом… Меня обижало, что ты меня так легко забыл. Отказался.

– Я не отказывался, Вика! – горячо запротестовал он. – Этого не было! Но Варвара Романовна сама запретила мне появляться на пороге вашего дома. Она считала, что ни к чему хорошему это всё равно не приведёт, только ещё больше расстроит твою маму. Она ведь вообще тогда неспособна была к адекватному диалогу.

– Это правда, – нехотя согласилась Вика. – Мама слишком увлеклась ролью страдалицы, позабыв о своих материнских обязанностях. Ты её оставил – и я стала ей не нужна. Она зациклилсь, закуклилась в своём горе, смаковала собственные страдания, буквально упивалась ими. Ну, и в итоге… – она не закончила, зная, что отец и так прекрасно понимает, что она имеет в виду.

– Я регулярно посылал алименты, хоть это и не оправдание… – виновато проговорил отец. – Когда же вы с бабушкой остались вдвоём, я снова предпринял попытки наладить контакт с тобой. Однако Варвара Романовна меня просто к тебе не пустила. Сказала, что время всё равно упущено и незачем понапрасну бередить душу ребёнку.

– Она мне ничего про это не говорила, – произнесла потрясённая Вика.

Отец смущённо пожал плечами:

– Ну, наверное, и правда не хотела тревожить. Или была так сильно обижена и оскорблена за свою дочь… в принципе, её можно понять.

– Всех можно понять, – с горечью произнесла Вика. – Только никто из вас не спросил моего мнения на этот счёт. Нужны ли ребёнку мама и папа? Все всё решили без меня…

– Можно бестактный вопрос? – сказал вдруг отец. Она растерялась.

– Ну… попробуй.

– У тебя с тем Белецким… прости, если это больная тема… у вас точно всё кончено?

– А почему ты спрашиваешь? – удивилась Вика. – Тебе-то до него что за печаль?

– Да не до него, а до тебя, – он хмыкнул. – Просто если не переболело, оно ещё обязательно даст о себе знать. Я по личному опыту сужу – сам пытался взять себя в руки и вернуться в семью. Да только всё напрасно. Нельзя бороться с собой, со своими чувствами.

– Ну, это не мой случай, – твёрдо заверила Вика. – У нас с Белецким точно ничего больше не будет. Наоборот, та ситуация, в конечном итоге, нас с Даней только сблизила… Я его очень сильно люблю.

У отца заметно отлегло от сердца, и он довольно разулыбался.

– Данила – отличный парень, – заявил он. – Мне он понравился.

– Могу теперь я спросить? – нерешительно произнесла Вика.

– Конечно. Баш на баш.

– Я… про то интервью, – осторожно высказалась она уже о своём наболевшем.

Лицо отца помрачнело.

– Журналисты очень вольно интерпретировали мои слова. Сократили, подредактировали и подали в нужном им контексте. Я был страшно зол, когда это прочитал… Прости, Вика, мне до сих пор стыдно. Интервью было мерзким и пристрастным.

Вика поняла, что верит ему. Изо всех сил хочет верить. Наверное, она и в самом деле устала ненавидеть и бесконечно пережёвывать старые обиды…

– Забудь, – улыбнулась она. – Я тоже постараюсь об этом больше не думать. Знаешь, редакторша того журнала – мерзкая бабёнка. Она мне никогда не нравилась.

Гораздо тяжелее далась Вике встреча с мамой. Она долго собиралась с духом, прежде чем отправиться в психиатрическую больницу на улице Нагорной, где уже много лет подряд находилась её мать.

Вика корила себя за то, что так долго цеплялась за очень удобную позицию: «Мама? Не вижусь с ней, а что толку? Я всё равно ничем не могу помочь. Да, я регулярно перевожу в больницу деньги, за ней там ухаживают надлежащим образом, дают необходимые лекарства, что ещё надо? Сама я не нужна ей, за двадцать лет она даже ни разу не вспомнила о моём существовании, я для неё – чужая!»

Она была ещё совсем малюткой, когда матери поставили безжалостный диагноз – «хроническая шизофрения». Длительная терапия и лечение не принесли результатов, улучшения так и не произошло. Это значило, что отныне маме заказан путь в обычный мир, жизнь среди нормальных людей. Разумеется, получать необходимые медицинские препараты женщина могла бы и дома, под присмотром, но Варваре Романовне не под силу было одновременно поднимать на ноги малолетнюю внучку и опекать тяжелобольную дочь, которая могла сбежать из дома, устроить истерику, начать швырять вещи, разговаривать с вымышленными собеседниками, безудержно хохотать и плакать без видимой причины или в очередной раз попытаться свести счёты с жизнью…

Вика ужасно боялась этой встречи. Она купила яблоки и апельсины, не зная, любит их мама или нет. Но прийти вовсе с пустыми руками было неловко. Данила, как и обещал, отправился в больницу вместе с женой. Ванечку на этот раз оставили дома, на попечение Клавдии Михайловны, справедливо рассудив, что он ещё слишком мал для подобных впечатлений.

Свидание состоялось под присмотром врача.

– Так будет лучше, – объяснил он, – Светлана с подозрением относится к незнакомцам, может испугаться, расстроиться и замкнуться в себе. Моё присутствие её успокоит.

Вскоре медсестра привела полную женщину в домашнем халате. Вика даже не сразу поняла, что это и есть её мать, а поняв, внутренне ахнула. Наполовину седые неухоженные волосы, синяки под глазами, помятое затравленное лицо… Нет, ничего общего не было у этой особы с красивой, стройной и счастливой девушкой на свадебной фотографии. Она выглядела лет на шестьдесят, не меньше – а ведь ей не исполнилось ещё и пятидесяти.

– Видишь, Светочка, – мягко сказал врач, – к тебе пришли гости. Они хотят узнать, как твоё здоровье.

Вика сделала нерешительный шаг ей навстречу.

– Здравствуй, мама… – произнесла она тихо. Мать пятилась назад, словно Вика была опасным врагом, и в конце концов оказалась у самой стены. Чем ближе дочь подходила к ней, тем испуганнее мать забивалась в угол, втянув голову в плечи.

Вика медленно протянула ей ладонь, но мама упорно отказывалась подавать руку в ответ, и в глазах её явственно плескалась паника.

– Это я, Вика… Помнишь меня?

– Вы бы лучше отошли в сторонку, – негромко порекомендовал врач, – иначе она не сможет расслабиться. Сейчас у неё ощущение, что вы загоняете ее в ловушку.

Вика послушно отступила и, находясь на безопасном расстоянии, достала из пакета большой яркий апельсин.

– Вот… это тебе.

Мать осторожно протянула руку и нерешительно взяла апельсин. Понюхав фрукт, она по-детски прижала к щеке его круглый оранжевый бочок и закрыла глаза.